Страх и ненависть в одиночестве

4.1 Страх и ненависть в одиночестве

Услада ушла. Какое-то непонятное чувство она оставила мне на прощание. Было мне не по себе.

Сначала я хотела запереться, но довольно оперативно отказалась от такой мысли. Ключи оставила в замке.

Окинула взором комнату. Очень мило.

Мансардный этаж. Треугольное окно. За окном багровое солнце выглядывает из-за какой-то горы и играет лучами в каком-то озере недалеко от махоньких домиков с синими крышами.

Слева от окна на стене висит какая-то бумажка. Похоже на календарь. Но там всё на непонятном языке.

А над ним фотокарточка какого-то мужчины. Напечатана на обычной бумаге типа газетной или журнальной. Точно не фотобумага. Правый край этой бумажки явно засаленный. Словно кто-то очень часто теребит её парой пальцев правой руки.

Маленькая прикроватная тумбочка. На ней лампа. Такая, как я люблю, с верёвочкой. Дергаешь— светло, ещё раз дёргаешь— темно. Какая-то книга. Внушительной толщины. Совсем зачитанная. Добротный переплёт. Но и тот не выдержал. Уже заметно, что не плохо потрёпан.

Справа от окна располагалась кровать. Довольно низкая. Непривычно низкая. Я взяла книгу и села на кровать.

Внушительных размеров книга с толстенной обложкой, плотными желтоватыми листами приятно ощущалась в руках, источала тонкий и совсем позабытый аромат бумаги, схожий с тем, какой исходил от стопок «Техники молодёжи» в отцовском сарае. Схожий, но всё-же этот несколько приятнее. Он так и манил.

«Раскрой меня», «Насладись мною», «Утоли жажду»,….

Я небрежно провела несколько раз большим пальцем правой руки по блоку. Несколько раз левой рукой прочувствовала рельеф на корешке. На обложке было причудливое тиснение. Несколько слоёв кожи составляли объёмное изображение.

Равносторонний треугольник. В нём круг. В круге квадрат. В квадрате мужчина с расставленными руками и ногами, как-бы изображая букву «Х». Над ним располагается видимо надпись, но какими-то не знакомыми символами. Под ним написано уже знакомыми буквами: «не убоюсь зла, потому что ты со мною».

Я несколько раз ощупала рельеф этих букв, провела пальцами по периметру круга, квадрата. По буквам. Молодой человек выступает из геометрии фигур несколькими слоями кожи и выделяется не только рельефом, но и цветом. Сама обложка глубокого тёмно-коричневого цвета. Треугольник выступает бледно-красным периметром. Внутри бледно-красного круга бледно-зелёный, бледно-малахитовый квадрат. А из квадрата на меня смотрит парень яркого светлого цвета, почти белого, с ярко-зелёными глазами и насыщенными ярко-алыми губами. Его вьющиеся во все стороны волосы выполнены из множества тонких полосочек кожи ярких разных оттенков синего и зелёного цветов. Красные надписи сделаны выемкой из квадрата.

Насладившись великолепием обложки, эстетикой изображения, скрупулёзностью проработки и игрой цвета, ароматом. Я поднесла книгу ближе и с упоением глубоко её вдохнула. Ещё ближе. Показалось, что яркий жёлтый каптал источает тонкий спокойный аромат тихого табака. Не зловоние прокуренного старого ворчливого моряка, а приятная свежесть только срезанного молодого табачного листа, выросшего под нежными лучами утреннего солнца, в полуденной тени небольших степных рощиц.

«Прочти меня».

Я раскрыла книгу. На форзаце была нанесена карта. В центре был изображён круг, внутри которого написано каллиграфически небрежно красными чернилами «RAMПАРt».

Несколько рек, кое-где были как-бы детской рукой нарисованы горы, деревья, волны.

Очертания вверху-справа были мне знакомы. Знакомые формы пары озёр и моря. Причудливые изгибы реки Руса. Река подписана в нескольких местах, однако немного по-разному в кое-где написано «PUCA», а иногда встречается надпись «RYCA». Солёное озеро подписано просто «ОЗЕRО», однако не по центру, а будто намеренно оставлено место для названия. Аналогично и с Безымянным морем,— просто «MOРE» с отступом для названия. Река Руса вытекает из Солёного озера и впадает в Безымянное море, по пути проходит несколько посёлков, Столицу и Город.

На форзаце средняя часть правой страницы занята контурами города, отмечены холмы вокруг него, на одном из которых довольно мило нарисована подзорная труба — как раз, где располагается обсерватория. Внутри очертаний проведено несколько линий-улиц. Отмечено несколько площадей. Территория всего города заштрихована аккуратно оранжевыми тонкими полосами и поверх силуэта бледно-серыми большими буквами написано «GЪRAД».

Город аккуратно немного перекрывается центральным кругом, внутри которого продолжается зелёная полоса с надписью «WOЛЬНА», и уже на левой стороне форзаца продолжается не знакомыми очертаниями.

На левой стороне форзаца ситуация аналогичная: оранжевая штриховка силуэта какого-то города несколько рек, моря, горы, леса. Непонятные надписи.

Миниатюрные милые рисунки каких-то животных, машинок, различного рода башенки и колодцы, водопады и маяки, кораблики, непонятные стрелочки,— много чего изображено на карте, и это всё будто вдыхает в неё жизнь.

В верхней части над городами небольшая гряда гор, за которыми «СЕWЕRНЫ ОКЕАН».

В нижней же части карты — ни чего нет. Лишь намёки на попытки что-то нарисовать. Когда рисуешь, пишешь, стираешь, перерисовываешь, вновь стираешь, исправляешь, опять стираешь и по новой пишешь,— остаётся бледное эхо былых контуров. Решительно не понятно ни чего, однако факт того, что что-то было — имеется.

Я очень много времени потратила на любование картой.

Рядом с книгой на тумбочке лежал карандаш. Я машинально, без лишних мыслей, взяла его, нашла на карте примерное место моего дома и оставила там маленькую, еле заметную, аккуратную точку. И с чувством выполненного долга моя внутренняя разбушевавшаяся бунтарка поспешила перелистнуть страницу.

Меня встретила там надпись «RАМПАРt». Витиеватые разноцветные огромные буквы. Это было произведение искусства. Семь величественных искусно разукрашенных символов занимали в ширину страницу и четверть её высоты.

Ниже был текст. Череда незнакомых символов. Стройные чёткие штрихи. Почти все буквы были одинаковой высоты, одинаковой ширины. Все они были слегка наклонены сверху слева вниз вправо. Изредка какой-нибудь крючочек выбивался из общей массы, тогда это искусно обыгрывалось — этот штрих перетекал в соседнюю строку и там становился частью другой буквы. Было очень много единообразных начертаний, словно весь текст складывается всего из трёх-четырёх элементов в разных пропорциях.

На левой странице в верхнем крайнем углу был изображён узор подушечки пальца. Словно кто-то измазал в крови свой огромный палец, приложился, а затем аккуратно прорисовал некоторые узоры чёрной тушью.

Я смотрела на этот отпечаток и начинала чесаться рука. Довольно быстро зуд сконцентрировался в большом пальце левой руки. Я «нажала».

В глазах не на долго потемнело. Яркая вспышка холодного света быстро сменилась тёплым желтоватым. Без направления и источника, без цели. Свет был везде и ни где. Он, как туман, обволакивал пространство. Я несколько мгновений провела в этом тумане света. Свет был во мне, и я в свете. И вот, сверкнула молния. Электричество прошло через меня. Через уши вошло, перезарядило меня, и вышло в аккуратно прорисованный отпечаток пальца гигантского незнакомца.

Перед глазами уже узнаваемая картинка. Та же, что и несколькими мгновениями ранее. Но всё, как в тумане. Плывёт перед глазами не чёткое изображение. Я проморгалась, предприняла усилие — постаралась сфокусироваться на книге.

Сначала бледное серое бесформенное расплывчатое облако приняло очертания книги, ещё немного и в ней начали проступать тусклые широкие тёмно-серые горизонтальные полоски.

Я зажмурилась, протёрла глаза правой рукой. Ещё немного проморгалась. Проступили слёзы. Я вытерла их рукавом. Взяла книгу обеими руками и всмотрелась. Сквозь горизонтальные тёмно-серые полоски стали проступать символы. Начали появляться различного вида закорючки, хвостики, кружочки и палочки. Какие-то буквы начали перепрыгивать из одних строк в другие, меняться местами с соседними символами.

Ещё мгновение.

Рампарт— граница великих миров
Имя мне— Сан
Суть взяла меня из дома отца моего и постановила основать новый город, новый мир
Между иными
Стеречь покой
Принуждать к миру
Покуда солнца их освещают сей мир
…

Строки стали проявляться в знакомые слова. Одна за другой. Уже не было былой эстетики, зато есть смысл.

Я прочла страницу. Ещё одну.

Смысл расплывчат, трудно улавливаем, не внятен. Порою даже знакомые символы оказывались в комбинации неизвестного слова.

Буквы дрожали. Это раздражало и пугало. Я аккуратно водила указательным пальцем по строкам, будто пытаясь прижать текст, дабы символы меньше колебались. Вся книга источала напряжение. Она словно наготове. Такое впечатление, что если кто-то неожиданно окажется рядом, то все слова уже готовы быстренько перемешаться и принять исходный не понятный, но красивый вид.

Усталость водопадом обрушилась меня. Не окончив чтение первой страницы я уже успела облакатиться правым плечом на стену. Еще немного и я уже лежала спиною на стопке из трёх подушек. На середине второй страницы, так и не поняв кто такой этот Сан Лёвович, и зачем он тут что-то непонятное делает, утомление коснулось моих глаз своим теплом. Книга страницами легла мне на грудь.

Я скинула обувь и не открывая глаз, нащупала стопами одеяло и влезла под него. Так же не обременяя зрение, я раза с третьего книгой нащупала тумбочку и вернула её на место.

Глаза пекло. Наворачивались слёзы. Хотелось плакать. Я попробовала похныкать. Выдавила из груди какое-то невнятное неоформившееся «Хны-хны». Постаралась ещё немного, но что-то более серьёзное не получалось. От этого стало только противнее. Паршиво.

Какие-то не понятные индивидуумы говорят какие-то не понятные слова. Там эта какая-то сумасшедшая Клава. Водитель этот. Что я забыла здесь? Настенка. Я ей обещала скрасить вечером одиночество.

Как хорошо, что я подумала это. Я мгновенно встала. Но резко заболела голова. Будто что-то острое проникает в мозг через висок.

Я похлопала себя. Ощупала карманы. Телефона нет.

Я спустилась бегом вниз. Уже ни кого. И даже былого запаха непонятного напитка нет. Одинокая барная стойка. Через окно видно, что там где-то вдалеке неспешно кто-то бредёт. Ровно расставленные маленькие столики. На одном из них, как ни в чём не бывало, лежит мой телефон. Я посмотрела на него и с грустью и тоской ко мне пришло воспоминание, как он истошно издал всхлип и дал понять, что разряжен.

Приуныв, неспешно и уже без былого энтузиазма я подошла к столику. Отодвинула стул. Села, как-бы составив компанию этому предательски разряженному аппарату. Ткнула пару раз в телефон. Положила голову на сложенные вместе руки. Закрыла глаза.

— Мда. Вот и ещё одна несправедливость. Пусть хоть и религиозная, но точно не справедливая.

Осмотрелась по сторонам.

Сунула телефон в карман.

Встала, зашла за барную стойку. Оглядела там всё.

Ни холодильника. Ни плиты. Ни намёка на привычные розетки.

Надо было срочно кого-нибудь найти.

Я подбежала к двери. Былого прохожего не было видно. Дверь заперта. Хорошая добротная дверь. Прозрачная во всю высоту. Но это не мешало ей внушать уверенность. Она выглядела более чем надёжно, ни намёка на хлипкость.

Я пару раз попыталась дёрнуть за ручку. Но это не возымело ни какого эффекта.

В противоположном конце зала я заметила ещё одну дверь. Подсознание намекало, что там уборная комната. Но была всё-же надежда, на что-то более интересное.

Мне нужен был хоть кто-нибудь. Или хотя-бы зарядить телефон.

С каждым мгновением во мне накапливалось всё больше и больше негодования, и оно плавно перетекало в злость. Вообще я не импульсивна. Но это было исключение. Ещё немного и всё. Взрыв.

Я остановилась в шаге от двери.